Гельфандбейн Яков, артиллерист

Солдатское поле или история с губной гармошкой

Солдатское поле. Поле, где степной бурьян и степной ковыль растет густо политый не просыхающей солдатской кровью, поле битвы. Поле смерти — от пули, разрыва снаряда, мины, или бомбы. Поле смерти — в атаке, в окопе, у рычагов танка, у прицела орудия, с биноклем, пулеметом или автоматом, гранатой или просто с лопатой в руках. В степной балке или у подножия кургана, на речной переправе или на береговом плацдарме, в городе или в лесу, на земле, под землей и над землей, на воде, над водой и под водой. Поле, где смерть властвует над жизнью, где жизнь отдается во имя Победы, во имя спасения своего народа. Промерзшее от зимних вьюг и морозов, знойное от иссушающих летних ветров. Поле Солдатской славы.

Балка Носкина, балка Аэропланная, балка Мечетка. Ныне — Солдатское поле у северо-западного подножия Мамаева Кургана, Сталинград. Жара до сорока градусов, знойный юго-восточный ветер из-за заволжской степи. Клубы пыли, смешиваясь с клубами дыма от горящих танков, застилают горизонт. Голова раскалывается от боли, гудит от близких разрывов и раскаленной под солнцем металлической каски на голове. Губы, растрескавшиеся от жажды, просят воды, на лице пыль, размазанная потом, горло режет грубый ремешок каски. Пропитавшаяся солью и потом гимнастерка, затвердела как кора, тело не дышит. Теплая, почти горячая, соленая вода из фляжки только усиливает жажду.

Идет бой пехоты с немецкими танками, стремящимися выйти на северный гребень высоты балки Аэропланная. Кто владеет гребнем высоты — тот владеет обстановкой на всем северном фланге Сталинградского фронта. С него наблюдается на десятки километров Мамаев Курган, Сталинград, левее — «Баррикады», Тракторный. На берегу Волги горят нефтяные баки, черные клубы дыма поднимаются к небу. На поле боя вперемешку догорает несколько десятков танков и бронемашин — наши Т-34 и «Матильды», немецкие и американские «Патоны». Наша пехота — в обороне, несколько танков Т-34 ведут редкий прицельный огонь из аппарелей. Немцы пытаются то рывком выскочить на гребень высоты, то прикрываясь броней горящих танков, лениво постреливают, экономя снаряды. Над головой кружит «рама», высматривая огневые позиции и мы тоже стреляем редко. С закрытых позиций поразить одиночный танк не легко, но мы знаем — немцы боятся мощных разрывов наших снарядов и стараются под их разрывы не попадать. Передышка.

Солнце начинает склоняться к западу, жара немного спадает. Жужжит зуммер телефона. Вызывает командир дивизиона. Приказывает с наступлением темноты прибыть на его командный пункт. Это не так уж и далеко — каких нибудь 300 — 350 метров в тыл. Но преодолеть эти метры можно только ползком и только в темноте. Большая часть пути простреливается немецкими снайперами, которые хорошо знают каждый бугорок, каждую травинку. Любое подозрительное шевеление — выстрел. Выстрел — смерть. На поле, среди высохшего степного бурьяна, зеленеют солдатские гимнастерки, среди них выделяются еще не успевшие выгореть.

Солнце в степи опускается рано, стемнело. Беру автомат, выбираюсь на бруствер. За мной — бессменный Макарыч, мой ординарец и телохранитель. Ползем вниз по склону, держа в руке телефонный кабель, и через десяток-два минут мы на КП. Докладываю о прибытии, прошу глоток свежей воды. Макарыч достает сухарь, приносят фляжку горячего сладкого чая. Как немного нужно солдату для полного счастья! Привел себя в порядок, отряхнул пыль с гимнастерки, проверил заправку — не любил мой комбат неряшливость, встал, руки «по швам».

Хороший был у меня командир, строгий, но справедливый. Любил своих солдат и жалел их. И если давал боевой приказ, знали — нужно. И выполняли не задумываясь, с полной отдачей сил. В тот раз, как бы извиняясь за свой выбор, разъяснил: нужно занять передовой наблюдательный пункт на склоне высоты, обращенной к противнику, на «ничейной» полосе, для наблюдения за древним валом Анны Иоанновны — хутором Пролетарским. Это единственная в балке группа полуразрушенных строений на ее западных отрогах, что-то километрах в четырех от переднего края.