|
Дополнение к статье БЛОКАДНЫЙ ЛЕНИНГРАД: накануне катастрофы Эвакуация! Как много значило это слово для ленинградцев на протяжении всей битвы за город! Власть не предвидела, не убедила, не организовала, наконец, не заставила покинуть город тех, кто ничем ему помочь уже не мог, и стал лишними едоками — женщин, детей, стариков. Вопрос об эвакуации — один из наиболее серьезных для оценки способности власти принимать адекватные ситуации решения. Народ, по большому счету, был предоставлен сам себе — за исключением предприятий и учреждений, подлежавших обязательной эвакуации, а также «политически неблагонадежных» лиц — эвакуацией горожан всерьез не занимались, хотя о серьезности намерений противника в отношении Ленинграда К. Ворошилов и А.Жданов были проинформированы заблаговременно. Еще 14 июля 1941 г. НКВД СССР своим донесением № 2210/Б довело до сведения начальника Генерального Штаба Красной Армии Г. К. Жукова планы немецкого командования по захвату Москвы и Ленинграда, которые удалось установить сотрудникам Ленинградского управления НКГБ мероприятиями оперативной техники от пленных немецких летчиков, находившихся в тюрьме. Жуков немедленно поставил в известность об этом Ворошилова и Жданова. В документах говорилось, что, во-первых, Гитлер приказал своим войскам занять Москву и Ленинград не позднее 20 июля; во-вторых, в данное время самолеты противника тщательно изучают и фотографируют подступы к Ленинграду и главным образом аэродромы; наконец, налеты немецкой авиации на Ленинград будут проводиться большим количеством самолетов и должны начаться со вторника, т. е. с 15 июля [Сборник документов «Органы госбезопасности СССР в Великой Отечественной войне», Т.2, М. 2000]. На власти лежала ответственность и за своевременную и точную оценку ситуации и за элементарный просчет вариантов ее развития вокруг Ленинграда. В середине августа 1941 г., т. е. за три недели до начала блокады, повсеместно поднимались вопросы о том,- «уезжать ли? и куда? и как? и с чем, с какой перспективой в будущем? Как там в неизвестном месте прожить, оторванным от мужей, сыновей, которые остаются здесь?» [РНБ Ф.1015 Д.57 Л.48]. Эти вопросы были вполне естественны. В условиях крайне неравномерного развития СССР (две столицы, а остальное — нищая провинция) принять решение вернуться в деревню, из которой еще совсем недавно бежали, было чрезвычайно тяжело. Этому же способствовала крайне неудачно проведенная эвакуация ленинградских детей подчас навстречу наступающим частям немецкой армии. В итоге матери стали догонять отправленных в эвакуацию детей и город вновь наполнился маленькими обитателями. Однако были и те, кто стремился скорее покинуть город. Наблюдая за семьей академика Фаворского, художница Остроумова-Лебедева в середине июля 1941 г. задалась вопросом, который в равной степени мог быть отнесен ко многим ленинградцам, предпочитавшим уехать: «Почему им непременно надо уезжать из Ленинграда? Они живут так, что у них рядом нет фабрик, вокзалов и военных объектов. Дом их хороший, крепкой постройки в четыре этажа, с подвалом. Какая паника! Какое безумие!» [РНБ Ф.1015 Д.57 Л.22] Э. Голлербах также отмечал в дневнике, что из Ленинграда «многие бегут... И, конечно, удирают самые «героические», самые «батальные» мужчины» ["Голоса из блокады", стр. 173]. Действительно, вопрос о том, уезжать или не уезжать, волновал практически всех. Он во многом впервые разделил ленинградцев на тех, кто считал своим долгом остаться в городе и тех, кто стремился поскорее из него выбраться. Были, конечно, и те, кто оставался в городе по другим, далеким от патриотизма причинам. Одни не желали оставлять имущество, другие не верили в то, что где-то в другом месте в эвакуации им будет лучше. Третьи не хотели оставлять своих близких. И, наконец, некоторые ожидали прихода немцев как избавителей от большевизма (например, почитайте дневники Л.Осиповой). Тяготы возможного переезда пугали и останавливали пожилых, привыкших к размеренной жизни людей: «Для меня выехать из дома, из города куда-то в пространство и в обезумевшей и приведенной в отчаяние массе людей — будет смертью, гибелью...Я предпочитаю умереть у себя от бомбы, от голода, но у себя и не страдать... при виде множества горя и несчастья окружающих, когда меня принудят броситься в этот поток».
[РНБ Ф.1015 Д.57 Л.44] Подытоживая свои наблюдения, Остроумова записала: «Женщины ехать не хотят. Их мужья или воюют или служат. Им надо ехать одним. Из сберкасс, если у кого есть деньги, получить больше 200 руб. нельзя. Запас продуктов сделать нельзя, т. к. все продается по карточкам. Я говорю про таких, у кого есть свободные деньги. А ведь сотни тысяч есть таких, у которых ничего нет, кроме того, что они получают за то, что их мужья на фронте. И надо, признать — очень скромные суммы. Потом отовсюду приходят сведения, что в городах и селах все съедено и люди голодают. Много беженцев из Минска, Смоленска, Москвы, Пскова и т. д. понаехало на Волгу, на Урал... и все опустошено по линиям железных дорог».
[РНБ Ф.1015 Д.57 Л.44-45] Характерным было отношение женщин к эвакуации в середине августа в связи с собранием в Районном Совете, где обсуждались вопросы эвакуации и нежелания «не одной сотни женщин» уезжать: «...Им в Райсовете говорили: «Мы отнимем у вас продовольственные карточки».— «Пусть. Мы и без них проживем».— «Мы отнимем у вас паспорта и... лишим вас жилплощади».— «Пусть, мы все равно никуда не поедем». В конце концов, женщины разошлись, твердо решив не уезжать».
[РНБ Ф.1015 Д.57 Л.45] Таким образом, период неопределенности и нерешительности, характерный тем, что многие «хватаются за головы, мечутся, то хотят уехать, то остаются», завершился тем, что большая часть женщин, стариков и детей осталась в городе, отстояв у пассивной и озабоченной другими проблемами власти свое право на жизнь в Ленинграде, которая вскоре превратилась для них в черный кошмар. Источник:
Н.Ломагин «Неизвестная блокада», кн.1, СПб, «Нева», 2004 |
