Гельфандбейн Яков, артиллерист

Репер номер один, левее ноль-ноль пять...

Хмурый февральский день в Таврической прикрымской степи. За темными облаками на горизонте, красная полоса предвечернего заката. Турецкий вал, ворота в Крым. Метет поземка, подхватывая сухой снег, заметая траншеи, бомбовые и снарядные воронки, заметая остатки сухого бурьяна и останки лошадей кавалерийского корпуса, штурмовавшего Армянск в дни ноябрьского штурма 1943-го года. Низко, над самой землей, стаи воронья - чистильщиков боевых полей...

Блестят льдом малозаметные, но коварные бугорки слежавшегося снега. Валенки скользят на льду, трудно держать равновесие, под порывами, хотя и не сильного, но резкого ветра. Тишина, ни немцам, ни нашим неохота подставлять себя ветру, холоду или шальному снаряду. В такой тишине только наблюдатели на переднем крае, изредка посматривая в сторону противника, покуривают тайком в рукав полушубка, разгоняя табачный дымок рукой в варежке, да снайперы с присущей им выдержкой охотников, высматривают зазевавшихся для очередного выстрела.

В сопровождении Макарыча, своего верного и бессменного ординарца, домовитого и доброго новгородца лет сорока, не спеша и боясь поскользнуться на корочке льда, иду с огневой на передовой командный пункт во второй траншее. В левой руке - провод телефонной связи. Упустишь его, будешь долго искать собственный КП в однообразной ночной степи, спросить не у кого. На боку планшет с картами, таблицами и прибором подготовки данных для стрельбы, пистолет, На спине - неуклюжий металлический термос с супом - суровый фронтовой закон: идешь на "передок" - неси еду и "наркомовские", солдатский "сидор" с моршанским табачком, сахарком и сухарями. В траншее тяжелее, чем на позиции или в штабном блиндаже, да и не известно, можно ли будет доставить пищу в нее в другое время, приходится быть предусмотрительными. Главная еда - фронтовой супчик (с "добавкой"!), заправленный салом, иногда и жареным лучком, обязательно приправленный лавровым листочком. Гороховой, "шрапнельный", "затируха" или "рататуй", изредка - фасолевый или чечевичный и совсем уж праздник - лапша (не всегда правда, с добавкой), или "борщечок" с мясцом, нарезанным в кубики, а то - как дар божий, рыбный - почти уха, когда удастся наловить рыбку - по обстоятельствам, умению и фантазии старшин и поваров походных кухонь. Но всегда пахучий, и также не всегда густой, чаще - пустой, но непременно горячий и поэтому всегда желанный. А сухарь, который скрипит сейчас в сидоре при каждом резком движении! Знаешь ли ты, читатель, что такое сухарь - солдатский спаситель многолетней сухости, сохраненный в простроченном суровой ниткой мешке вощенной бумаги с чернильной печатью "Май 1929г., Острогожский ХБК, ОТК 1233"? Распаренный в крепко заваренном чае, с сахаром "вприкуску" от глыбки, расколотой в ладошке солдатским ножом, да еще после мороза, в теплой землянке, когда "Катюша" из снарядной гильзы не коптит, снаряды не рвутся и пули не свистят над головой! Казалось мне тогда, что оставшись живым, после войны, и пищи другой не захочу, как супчик и военных лет двадцатилетней выдержки, ржаной бронебойный сухарь русского поля!

У Макарыча на спине термос с кашей, он полегче. Руки у него заняты флягами с чаем, за спиной в сидоре, фляжки в которых булькают вожделенные "наркомовские", пара кирпичей хлеба (свежего, но иногда замерзшего, а то еще и тепленького), да еще невесть что, автомат, на поясе снаряженный диск. Идет тяжело, пыхтит и отдувается, неуклюже балансируя занятыми руками, стараясь сохранить равновесие. Осталось пройти метров триста - четыреста по открытому полю, но так хочется остыть немного, присесть и отдохнуть! Нельзя, время не терпит, охота успеть до темноты.

Миновали основной ориентир - "мессер", уткнувшийся носом в танковую аппарель, справа - сгоревший танк. Вышли, скользя по льду, на малюсенький пригорочек, и вдруг ...фьюить - свист пули. Да еще близко, показалось - на уровне груди. Реакция мгновенная, отработанная - резкое падение, переворот ... Нет, не удался переворот, мешает термос за спиной. Лежу на брюхе, выжидаю. Тишина, покой и благодать. Полежал пару минут, чего ждать думаю, от каждой шальной пули на льду не отлежишься, надо топать. Только поднялся на четвереньки ...шмяк - удар в термос, а я опять на земле. Все ясно - достиг нас фриц, проклятый! Знали мы, что перед нашим КП постреливает снайпер, но под его огонь раньше не попадали, а пехоте все не удавалось его выследить, больно хитер был. Лежу, остываю, соображаю, вот и отдых, хотел - получил! Чувствую - что то горячее льется в левую рукавичку с рукава полушубка. Неужели, мелькнула мысль, достал, паразит! А так хотелось в неведомый Крым, манит Черное море! Но боли не ощущаю, рукой шевелю. Думаю - проверю, кричу "Макарыч, как ты там, живой?". Живой отвечает, да долго ли лежать будем? Курить охота, а табачок не достать! Потерпи кричу, дело такое! Повернул голову в сторону левой руки - странная кровь течет, желтого цвета, с запахом гороха с лавровым листом! А, супчик, думаю, - так не пропадать же добру в угоду какому то фрицу! Аппетит вдруг проявился, приноравливаюсь, языком струйку гороховую захватил. Сколько я его так слизал, самого густого из самых пустых супов, не знаю, но насладился на морозце его гороховым вкусом и лавровым запахом. Голодным не остался, хотя и сытым не стал, зато в рукавичке суше стало. Полежали с полчасика, пока стемнело, исхитрились лежа снять лямки со спины, отползли метров на двадцать, и ползком преодолев злополучный бугорок, где перебежками, где на четвереньках, волоча термосы по снегу, перебирая телефонный кабель, добрались до траншеи. Звоню комдиву, докладываю ситуацию, перевариваю суп и заслуженный за неосторожность нагоняй. Макарыч развязал свой сидор, достал заветную тряпицу, вытащил из нее варенное яйцо, неизвестно какой курицей снесенное в зимней заснеженной степи, банку свиной тушенки, налил в алюминиевые кружки наркомовские. Выпили за здравие, закусили со вкусом, запили чайком с сухарями и квадратиком шоколада из командирского доппайка, выдаваемого вместо табака и извлеченного все из того же бездонного сидора Макарыча...

Комментарии 

 

0 #6 Fadey 01.07.2011 22:22

Оно, конечно, так. Но тем не менее, "немецкие и американские "Патоны", которые вы предлагаете считать "тяжелыми американскими танками", в Сталинграде в августе - сентябре 1942(в рассказе ветерана присутствует описание сильной жары)не очень достоверная "фигура речи".

 

 

+1 #5 Валерий Потапов 29.06.2011 22:55

Хорошим противовесом к "охотничьим рассказам" ветеранов служит огромная армия экспертов, наводнившая интернет. Так что все в порядке.

 

 

-2 #4 Fadey 29.06.2011 22:51

На "счету" ветеранов остаётся, к сожалению, очень много "охотничьих рассказов". Про "крупнокалиберны е" пулемёты у немцев, например. Равно как и про "Паттоны". ГЛАВПУРу можно было не особенно напрягаться со своим мифотворчеством - ветераны сами всё придумают.Не зря существует поговорка : "Врёт, как очевидец".

 

 

0 #3 Pfiodor 22.12.2010 23:48

Очень интересные воспоминания,сп асибо.Собственность абвера- это тоже наверное описка.

 

 

+3 #2 Валерий Потапов 22.12.2010 22:46

Я думаю, что имеются ввиду тяжелые танки. Вообще-то, строго говоря, американский М48 "Генерал Паттон" участия в ВОВ не принимал, т.к. это модификация тяж.танка Т26 "Генерал Першинг", она появилась лишь в 1948 году. Но многие военные стали называть "Паттонами" все тяжелые америанские танки. Примерно также как у нас почти все немецкие САУ назывались "фердинандами".

Поскольку я решил не вносить никакой правки в авторский текст, то удивившая вас фраза пусть останется на счету ветерана.

 

 

+1 #1 Я ! 22.12.2010 22:35

наши Т-34 и «Матильды», немецкие и американские «Патоны». Это как?

 

Обновить список комментариев

Пожалуйста, зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии.