Новохацкий Иван, командир взвода связи

Вся линия в узлах, и слышимость, конечно, хуже. У меня с собой, кроме телефонного аппарата, катушка кабеля, метров пятьсот. Поняв, что немцы не отступились от этого участка и будут вести его обстрел дальше, я на одном из узлов вблизи зоны обстрела подсоединяю провод с катушкой и прокладываю линию за зоной обстрела. Несколько раз приходилось бросаться в воронки, когда снаряд угрожающе летел на меня. В воронках вода, вымок весь насквозь, но линию подтянул.

Командир полка стучит пистолетом по подобию стола из жердей, требует связь. Очередной огневой налет вновь перебил линию. И тут появляюсь я с последними метрами кабеля на катушке. Начальник связи хватает ее, лихорадочно подсоединяет провод к телефону — есть связь! Командир полка между командами подбадривает меня одобряющим взглядом, связь работает устойчиво. А связь на фронте — это нерв армии, да и в мирное время тоже.

Снимаю сапоги, выливаю воду, выжимаю портянки и снова за работу, пока за телефониста. Еще не подошел солдат-телефонист, вызванный с центральной станции.

Весь январь и февраль продолжались тяжелые бои, гибли тысячи людей, но результата практически никакого.

В начале марта 1943 года я получил приказание на организацию проводной связи в новый район. Линию надо было тянуть многокилометровую, а чем длиннее линия, тем меньше надежности. С двумя телефонистами потянули линию. У каждого по 5–6 катушек кабеля, каждая 7–8 килограммов и по телефонному аппарату. Я тоже нагрузился наравне со всеми. На мне белый маскировочный халат — передовая рядом.

Весь день тянули линию. Устал до невозможности. Еле добрел до промежуточной станции — там телефонист соорудил из ветвей ели и сосны шалаш. В шалаше горит небольшой костер, сел рядом с костром, не заметил, как уснул. Проснулся, когда на мне загорелся маскхалат и обожгло лицо. Пришлось завалиться в снег, чтобы потушить тлеющий маскхалат.

В марте 1943 года началось наступление войск Северо-Западного фронта, в том числе и на участке 1-й Ударной армии, которой командовал генерал Кузнецов. Рано утром всем действовавшим в первом эшелоне наступления выдали погоны.

Помню, как перед атакой солдаты снимали шинели, оставаясь только в ватниках, чтобы легче было атаковать. В первый же день удалось прорвать оборону противника. 1-я Ударная армия действовала южнее Демянского котла, нанося удар в районе сел Залучье, Годилово, Матасово, у самого основания горловины окруженной группировки. Враг упорно сопротивлялся. За многие месяцы обороны он пристрелял каждый кустик и теперь вел ожесточенный прицельный огонь из всех видов оружия.

В небе тоже шел яростный авиационный бой. Оттуда сыпались на землю осколки от самолетов, а иногда и самолеты падали на землю.

Наступление шло тяжело, большие потери несли наши войска, но настойчиво, упорно «прогрызали» вражескую оборону. Взяты села Залучье, Годилово, Матасово. Это уже успех. Противник, чувствуя, что назревает новый котел, начал постепенно отходить, выравнивая фронт. Вскоре Демянский котел перестал существовать, но окружить вражеские войска не удалось. Части 1-й Ударной армии вышли на рубеж реки Редья и здесь перешли к обороне.

Боевые порядки нашего 37-го гвардейского артполка располагались в районе села Поддорье. Полк поддерживал 14-й гвардейский стрелковый корпус, который входил в состав 1-й Ударной армии.

Весна полностью вступила в свои права, все вокруг покрылось талой водой, дороги стали непроходимы. Подвоз продовольствия прекратился. Иногда У-2 сбрасывал несколько мешков сухарей, которые превращались в крошево, да и доставались только тем, кто успел найти. А так как это происходило в темное время, то иногда мешки попадали к противнику. К тому же летчик всегда выбирал поляну в лесу и на нее сбрасывал свой груз. Но в этой болотистой местности поляна всегда была болотом, причем часто глубоким, с трясиной, и уже не один солдат ушел в эту трясину в попытке достать желанный мешок.

Продовольствия вообще никакого не выдавали, и голод мучил основательно. Иногда удавалось набрать на болоте клюквы, грызли березовую кору. Однажды командир отделения сержант Ткачук подстрелил какую-то птицу, не то сороку, не то ворону. Сварили суп, съели его мигом. Удачей считалось, если удавалось найти убитую лошадь. Ее немедленно разделывали буквально до хвоста, все шло в пищу. Варили ее часа три или четыре. За это время с нее выходило много пены: зачастую конина была уже в годах и, конечно, жесткая. Но голод делал свое дело. Нередко весной из-под снега появлялась туша, убитая еще осенью. Она тоже шла в ход, хотя, как правило, была с душком. В общем питание, особенно на передовой, было скудным и нерегулярным. Голодать приходилось часто.

За бои в январе — марте меня наградили орденом Красной Звезды. Приказ подписал командир 14-го гвардейского стрелкового корпуса. Впрочем, наградной лист я не видел и не знаю, что там было написано. Я, конечно, был горд этой наградой, мне ведь было только 19 лет.

Этот эпизод фронтовой жизни тех лет я опишу более подробно.